РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Подобно тому, как справедливо считают монотеисты, не нужно второго бога, так не нужно даже второго Л.Н.Толстого. Поэтому я с первых же шагов в мировую поэзию стремилась к самобытности.

Вслед не долгим упражнениям в стихописании, которые мне давались легко, я приступила к формированию собственных тем и мотивов, что далось при моей гениальности тоже без особого труда, хотя мне предстояло совместить и опыт старых поэтов, и современный постмодернизм. Я шла от жизни и от себя, стремилась не отклоняться от истины и естественности, в силу чего моя поэзия сразу задышала неповторимым правдоподобием.

Городская ласточка
Колокола!
Охотный ряд!
Всем поцелуй!
Христос воскресе!
Иду, дарю себя подряд!
Не узнаешь?
Я поэтесса!

Что так глядишь рассеяно?
Себя я раздавала стольким!
Возлюбленный, я – страсть твоя!
Психея я Первопрестольной!

Признаюсь, в самом начале ареал мой не выходил за пределы московского окоема. Однако вскоре, нисколько не изменяя Москве, я сумела раздвинуть узкие географические рамки до самого Парижа.

Не блудите!
Я смотрелами в трепете вижу
Швальонов голодный глаз,
Я в  Москве и Париже
В юбке «всё на показ».

Их, каннибалов, миллионы
На меня красавицу.
Блюдите очередь, швальоны!
Не блудите пальцами!

Бабушка Элина сказала, что я на правильном пути, что я отлично справляюсь с эпатажем. Я согласилась с бабушкой и написала десятка два прекраснейших стихотворений в том же ключе. Тогда же я приступила к покорению высот постмодернизма.

Философское умозаключение

Ф.И.Тютчев

Люблю грозу в начале мая,
Когда грохочет как бы гром,
Когда, по лужицам гуляя,
Целуемся с  тобой вдвоем.

Ты скажешь: «Это, видно, Гера
На Зевса катит бочку днем»,
А я скажу: «Молчи, холера,
Когда целуемся вдвоем»!

К философии меня потянула в связи с увлечением мной студента философского факультета. Меня он величал «моя богиня», а себя, окружив девятью студентками разных факультетов, которых называл «мои музы», мнил Аполлоном. Как-то в кафе на Тверской эти музы попытались  уязвить меня перед Аполлоном своей университетской ученостью. Но не тут-то было! Я мгновенно поставила их на место.

С любовью ко всем соперницам
Передо мной  –  красавицей –
Любая – чертова мать!
Как швальонам нравится
Со мною спать!

Вслед за публикацией этого стихотворения, сразу же переведенного на все языки народов мира,  отовсюду посыпались благодарные письма женщин.
Что же касается моего шедевра с эпиграфом из Ф.И.Тютчева, то он получил ста восьмидесяти семи страничный отклик Тархуна Кащеева, опубликованный в журнале «Чайхана на Потомаке»:
«Надо же, – восторгался колорадский жук, – в неполные двадцать девических лет открыть непреложный закон тяготения  влюбленных!  Формулу закона любви можно выразить так: ”Целоваться надо только вдвоем!” Но это уже прозаическая выжимка из лирики Екатерины в дискурсе мировой поэзии.
Екатерина не оробела и перед самим Тютчевым, самым философским русским поэтом. Она смело вызвала его на бой и торжествовала победу. Я позволю себе напомнить, как заканчивается знаменитая «Весенняя гроза» Тютчева:

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила!

Здесь затаилась скрытая ирония над человеческим родом, чтобы не сказать, что было проявлено прямое человеконенавистничество. Как известно, орел питается твердой пищей, мясом, а Геба злоумышленно кормит его из кубка жидкой пищей, от которой у орла случилось несварение желудка. И все это Геба (притом издевательски смеясь) пролила на головы людей.
Екатерина чудодейственно вводит в свое стихотворение Зевса, самого разгульного бога, и Геру, самую ревнивую супругу, с олимпийской возвышенностью называя своего возлюбленного «холера»! Это апофеоз любви, перед которым бледнеют Ромео и Джульетта».
А вот после публикации другого моего прелестного шедевра разразилась буря  с громом  и молнией.

Колодезная  вода
Пока молода –
Всё как с гуся вода!
Марина Цветаева

Давать всегда,
Давать везде
Из своего колодца,
Давать –
И никаких гвоздей!
Давать,
Пока дается!         

Через несколько дней после того, как «Колодезная вода» появилась на страницах журналов «Гениальная поросль», «Медный запас», «Черный прапор», «Декабрь», «Новый блеф», «Дружба со всеми», «Из Петербурга в Москву», «От Москвы до окраин», «Дети ора», «Содом и Гоморра» и целого ряда других продвинутых изданий, на меня обрушился критик Чушанов. Он утверждал, что это не постмодернизм, а пародия на Маяковского. Я считаю Маяковского (правда, не столь, как я сама) гениальным, а потому пародировать его не входило в мои планы. Вы тоже сейчас согласитесь со мной, что перед вами не пародия, а чудесное постмодерное творение. Вот они те самые стихи Маяковского, которые я, по мнению Чушанова, спародировала:

Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить -
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой
и солнца!

Маяковский, повторяюсь, гениальный поэт. И все-таки, что означает «до дней последних донца»? Да и само «донце» появилось для рифмы с «солнцем» и звукописи. Вы сами свидетели, что у Маяковского некий маленький сосуд с «донцем». Он пьет из своего маленького стакана, а я предлагаю пить из моего бездонного колодца. Разница, как видите сами, пребольшая.
Еще свирепее озлился на меня Чушанов, когда прочитал другое мое великое постмодерное творение.

Отклятие трепом!
О, трепитесь, трепачи!
Растрепитесь, трепачи!
Что трепачат трепами, что трепачствуют трепально,
О, трепитесь растрепально!
О,  растрепок надтрепачных – треп утрепных трепачушек!
О, истрепся растрепачно, треп надтрепных трепагушек!
Стрепь, стрепь!
Утрепь, оттрепь, трепушки, трепушки!
Трепунчики, трепунчики.
О, трепитесь, трепачи!
Растрепитесь, трепачи!

Чушанов  завопил о вырождении постмодернизма в наглый копипаст в дискурсе плагиата, к которому прибегла «некая Гавчакова» (это он меня обозвал «некая»!), раздев до нага Велимира Хлебникова.  
Дорогие мои читатели, вы, может быть, догадываетесь, что Чушанов имел в виду следующий опус названного футуриста:

Заклятие смехом
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!

Всем известно, что копипаст – это создание как бы кровно своего собственного текста путем копирования и вставки чужих текстов. А теперь попробуйте найти в моем шедевре хоть одно слово, совпадающее с текстом Хлебникова?  Таковых нет, значит – нет и копипаста. А ко всему, у Хлебникова  некие несуществующие «смехачи», а у меня –  реальные трепачи, заполонившие русские журналы. Из-за трепачей на наших глазах разыгрывается трагедия («трагедия» – это от греческого «песнь козла»). Козлы, подобные Чушанову, приватизировали печатные органы и выдают там свое блеянье за поэзию и навязывают всем свои ценности. Нет слов, Хлебников, провозгласивший себя Председателем Земного Шара, был самым выдающимся рыцарем особого ордена мечтателей, члены которого мнили себя Александром Македонским, Чингисханом, Тимуром, Наполеоном  и другими прославленными воителями, которым таки не удалось покорить весь земной шар. В минуты просветления Председатель Земного Шара писал не «усмеяльных смехачей», а вполне внятные строки о шамане и Венере:

Шамана встреча и Венеры
Была так кратка и ясна:
Она вошла во вход пещеры,
Порывам радости весна.
В ее глазах светла отвага
И страсти гордый, гневный зной:
Она пред ним стояла нага,
Блестя роскошной пеленой.

Эти вирши на уровне вдохновения прыщавого семиклассника, а я уже давно покинула школу. С ними, как я думала раньше, может поспорить лишь строчка, которую стихотворствующий  режиссер Эльдар Рязанов объявил с экрана телевизора на всю страну гениальнейшей за всю историю мировой поэзии:

Мой черный человек в костюме сером…

В Париже есть Палата мер и весов. Этот стих того самого Высоцкого, который еще и певец горлом,  поющий, согласно оборзевшему телевидению, лучше Шаляпина, следует поместить туда же в качестве эталона графомании. Но я все-таки сильно ошиблась в оценке «Шамана и Венеры». Степень падения «классиков» поэзии может быть беспредельной, выходить за грань графомании, как у пиитствующего кладовщика, исполняющего роль главного редактора главного в прошлом журнала в прошлом великой страны:

утром снилось гудение комара
залетевшего со двора

Гераклит промывает слипшиеся глаза
сколько стружки внутри и вовне

до утра работала невидимая фреза
невозможно дважды проснуться в одной стране

Стихотворение приведено целиком. Оно украшает журнал «Новый блеф» глубиной и новизной мысли. Сразу чувствуется, что его веселый автор был с Гераклитом на «ты».
Чушанов здорово попортил мне нервы. Бабушка Элина сказала, что мне не следует обращать внимание на собаку. Но как не обращать внимания,  если собака сорвалась с цепи и норовит вцепиться в мои бесподобные лядвии и вырвать оттуда кусок?  Бабушка Элина смеется, говорит, что до моих лядвий ожиревший Чушанов не допрыгнет:
– Л.Н.Толстого и тем более тебя природа одарила таким воображением, что лай  Чушанова  вернется к нему же самому бумерангом. А ты, моя ласточка, продолжай творить свои бессмертные творения.

Величайшая поэтесса (Часть I – Знакомство на Поклонной горе)

На днях мне позвонили из редакции журнала «НЛО» («Наиновейшее литературное оборзение») и заказали обзорную статью об «Избранном» поэтессы Екатерины Гавчаковой, вышедшем в издательстве «Паллиатив в дискурсе постмодерна».

Величайшая поэтесса (Часть II – Детство и отрочество поэтессы поэтесс)