РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Мудрейший из всех мудрейших, мой родственник Л.Н.Толстой изрек: "Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастна по-своему". Мне трудно подтвердить эту гениальную мысль, потому что  я еще не завела  семью. Но, исходя из моего жизненного опыта, я могу изречь не менее значительную мудрость: «Все счастливые люди как бы счастливы, все остальные – вправду несчастливы».

Невозможно описать мои страдания, потому что ни в одном языке народов мира нет для этого подходящих слов. Я – образец скромности и благодушия. Я одарена добродетелью, учтивостью и чувством высшей справедливости. За что Провидение ниспослало мне нечеловеческие муки?! Мне так стало жаль себя, что я целую неделю не могла остановить потока слез, пока не осознала, что имя моим мукам – «Эдик». Раньше, по молодости лет, я считала самым несчастным народом тот, к которому принадлежу сама в семнадцатом поколении от Рюрика. Но справедливости ради скажу, что ни один Эдик не был у нас князем или царем, а на английском престоле сидели столько Эдиков, что я сбилась со счета. Бедный Альбион, пусть он и рифмуется со «швальоном»! Бедные англичане! Они самые несчастные вместе со мной.
Моему родственнику Л.Н.Толстому нервные срывы не мешали создавать кладезь мудрости. Если ему надоедало писание романов и повестей, то он переходил к другим писаниям. Он не знал творческого кризиса, а потому напахал  на девяносто томов. Не простудись он в Астапове и будь жив до сих пор, количество томов дошло бы до тысячи.
Я – женщина. Природа положила так,  что все мои мысли о швальоне. Никто из моих швальонов не проходил без следа в моей поэзии. Швальон – источник моего вдохновения.  Нет швальона – нет вдохновения. Это называется творческим кризисом.
Бабушка Элина и Вера всей своей прекрасной душой были со мной…
У меня сейчас ум за разум заходит, ведь я пишу о Вере, хотя вы с ней еще незнакомы.
Вера – моя лучшая подруга. Она живет в соседнем подъезде. Мы родились с ней в один день. Играли в одной и той же песочнице. Мы похожи как две капли воды. Единственное между нами различие заключатся в том, что я с младенчества дружила и с представителями противоположного пола, а Вера, когда к нам подходил какой-нибудь мальчик пришвальониться, забирала свою лопаточку с ведерком и отходила в сторону. Вера с головой ушла в учебу. В свои неполные восемнадцать девических лет она окончила исторический факультет университета. Потом она написала диссертацию на тему «Сердечное пристрастие Ивана IY к боярам». Для защиты диссертации нужны были печатные труды. Вера разослала свои статьи во все вышеназванные  и не названные печатные органы, но отовсюду получила отказ елейным голосом Чушанова: «Вы написали гениально, но на неактуальную тему». В отчаянье Вера обратилась ко мне за помощью. Я ей подсказала, что в редакции следует входить с волшебным словом, но не «Сезам, откройся», а следующим речитативом: «Деррида, дискурс, Батай, деконструкция, Кастанеда, симулякр, Хаббард, голубой, Нострадамус, дискурс деконструкции, Аль Капоне, альфонс, Сорос». Вскоре Вера защитилась так блестяще, что ей сразу присвоили степень доктора исторических наук.
Я предположила, что теперь Вера еще с большим рвением займется писанием исторических опусов, чтобы стать историческим академиком. Так что вы хорошо представите мое удивление, когда Вера пришла ко мне и прямо с порога спросила:
– Можешь ли ты вразумительно объяснить мне, как обходиться со швальоном?
Я тут же осведомилась, не Эдиком ли его зовут? Оказалось, что Ярославом. Я попросила Веру познакомить меня с этим Мудрым. Вера замяла тему, и я поняла, что она влюбилась по уши и боится, что я отобью Ярослава Мудрого.
Я открыла Вере глаза на миф о равенстве полов. Она поначалу не соглашалась со мной. Тогда я нарисовала ей картину в дискурсе натурализма:
– О каком равенстве полов может идти речь, если что ни швальон, то жаждет нависнуть над тобой потолком?! На этом страстном желании и надо ловить их в сети.
Особое внимание Веры я обратила на то, что швальоны, эти милые песики, всегда норовят обнюхать любую сучку. Поэтому швальона следует держать на коротком поводке и научить безукоризненно выполнять команду: «К ноге!»
Вера полетела к Ярославу, а я с бабушкой Элиной – на ее историческую родину.
Когда я училась в школе, бабушка на каждые каникулы привозила меня в Грецию. Я горячо полюбила Элладу – эту самую прекрасную страну на планете после России. Но в нынешний приезд меня ничто не радовало. Не знаю отчего, может быть от близости Олимпа, на вершине которого некогда восседал Зевс, греки обгладывали до косточек не только меня, но и бабушку Элину, хотя она давно бабушка. Мне становилось не по себе. Я стала сомневаться, по этой ли земле некогда ступали Арион, Архилох, Алкей, Пифагор, Эсхил, Софокл, Гесиод, Эратосфен, Архимед, Аристофан, Сократ, Платон, Аристотель, Евклид со своей геометрией и великое множество других великих эллинов? Округа кишела мелочными торгашами и озабоченными. Меня взяла такая тоска, что мы через неделю вернулись в Москву.
Я нашла Веру изменившейся до неузнаваемости, словно она заболела раком последней стадии. Хорошо, что дело оказалось не столь ужасным! А случилось вот что. Вера укрылась в своей огромной квартире, как в крепости, и приступила к обучению Ярослава. На третий день обучения ей позвонили из академии и попросили сделать доклад на международном симпозиуме. Вера  с трудом оторвалась от Ярослава, приехала в Сколково, прочитала неоднократно прерываемый бурными аплодисментами доклад на тему «Чем пахли деньги для боярской оппозиции при Иване IY» и на крыльях понеслась домой, где уже не было ни Ярослава, ни золота партии.
Вера относилась к драгоценным камням почти так же, как к уличным. Она не любила украшений. Сапфиры, турмалины, аквамарины величиной с гусиное яйцо она свалила в большущую вазу из старинного китайского фарфора, которая стояла в углу ее спальни вроде плевательницы. Ярослав Мудрый погрузил эту вазу в ЗИС-110, принадлежавший покойному отцу Веры, и скрылся в неизвестном направлении, в спешке оставив валяться на полу кругляшу в 3000 каратов.
Бабушка Элина предложила позвонить в полицию. Полицаи, надо им отдать должное, прибыли быстрее скорой помощи и стали искать отпечатки пальцев. В результате куда-то исчез и тот камешек в 3000 каратов, зато обнаружился Ярослав Мудрый. Он объявился в Лондоне. Наши полицаи попросили своих дорогих коллег возвратить Мудрого на родину. Лондонские полицаи дипломатично показали нашим фигу, написав послание, что они не выдают политических, что Ярослав Мудрый – узник совести, что он настоящий джентльмен,  а в медвежьей России его как бы случайно могут замочить в сортире, и станет этот святой человек благоухать не французским одеколоном, а сами знаете чем.
Глубочайшее разочарование Веры можно было сравнить только с моим. Бабушка Элина очень переживала за нас, но не знала, чем вывести нашу психику из коматозного состояния. Дойдя до последней грани отчаяния, Вера объявила, что уходит в монастырь и будет Христовой невестой. Она приняла постриг, но на шестой день сама себя расстригла и вернулась домой удрученной донельзя. В монастыре матушка Елдафимия попыталась овладеть спящей Верой.  Вера проснулась и так приложила Елдафимию, что та чуть не отдала дьяволу душу. (У Веры такая же рука, как у меня. Будь мы на месте Пересвета и Осляби, вся нечесть была бы перебита на Куликовом поле).
Бабушка Элина металась между нами. Она сожалела, что законом предусмотрено лишь усыновление и удочерение, иначе на законных основаниях она сделала бы Веру еще одной своей внучкой. Но бабушка Элина не долго находилась в растерянности.  Через несколько дней она воскликнула:
– Эврика! Пора вам в швальонки, ведь вам  скоро исполнится полных двадцать пять девических лет!
(Объясняю не очень догадливым, что швальонка  –  это красавица, которая снизошла до швальона и сделала его своим мужем, или, говоря еще проще, швальонка – это жена швальона).
– Бабушка Элина, – затянула спорщица Вера, – как же достичь такого, если по официальной статистике в стране 87% альфонсов, 42% диксонов, 17% симулякров и лишь 2,5% швальонов? Пока мы будем выискивать швальонов на просторах России, пройдет лет сто!  
– Козочка моя, – так бабушка Элина называет Веру, – что ты такое несешь! 2,5 % – это целый миллион, а нам нужно всего два швальона: одного для тебя, другого для Кати. И разъезжать по стране вовсе не надо. Мы живем в век Интернета.
– Но в Интернете, – не унималась Вера, – 90% психических, а остальные не поймешь кто: альфонсы, симулякры или диксоны? Там швальонов от силы тысячи две. А потом, как мы отличим швальона от альфонса?
– Козочка моя! Зачем нам две тысячи? Я ведь уже сказала, что нужно раздобыть всего двух швальонов. Оно понятно, что обжегшись на молоке, на воду дуют. Если  ты того Мудрого показала бы Кате, то альфонс сразу был бы разоблачен. Не волнуйся зря, козочка моя ненаглядная. Моя ласточка распознает швальонов затылком, тут же взлетая к небесам и без крыльев.
Мы последовали совету бабушки Элины. Вскоре к Вере приплыл Николенька, очень красивый и понятливый швальон. Он за несколько дней выучил все команды. Потрясенная Вера тут же снизошла к нему и стала его швальонкой. Она счастлива и уже на третьем месяце.
Со мной судьба распорядилась по-другому.

Всемирная паутина
Терабайты моих поцелуев,
Море ласки священной моей,
Всем влюбленным в меня аллилуйю
В Интернете пою. Так верней!

Может, кто-то ответит случайно,
Пусть хоть даже пейсатый еврей,
Выпьем с ним мы горячего чаю –
Ароматный, как поле, кипрей.

А потом окунемся мы  в ванну,
И в постели, уставши уже,
Вдруг откроем всемирную тайну,
Что живем на одном этаже.

По поводу этого стихотворение Чушанов, как водится, завыл шакалом, что я призываю женщин  взорвать всемирную паутину терабайтами поцелуев. Он перепутал терабайты с терроризмом.  Но мне было не до Чушанова. Я наконец встретила швальона. Мы залегли на зимнюю спячку в канун католического Рождества. Я была вся поглощена швальоном. Я боялась, я очень боялась удушить его в объятьях. Это счастье длилось до тринадцатого января. (Я не суеверная, но тринадцатое число следует выкинуть из календаря). Мы в постели с наполненными бокалами разведенного Токая (я научила его пить по-эллински) отмечали Новый старый год. И тут случайно открылось, что его зовут Эдик!!!
Я плеснула вино ему в лицо и крикнула:
– Встать!
Он вскочил.
– Одеться!
Он оделся.
– Вон отсюда!
Он вылетел.
Вскоре он прилетел на Святую землю и приступил к бомбежке моего и Вериного электронного ящика. Я прочитала несколько его писем и поняла, что это спам: «Я обожаю тебя!», «Я не могу без тебя!», «Ты – моя жизнь!», «Ты – мое счастье!», «Ты – мое все!», «Я перед тобой чист», «Я – твой раб», «Я молю тебя…»  и все такое. На меня перестало действовать молитвенное словоизвержение сразу же. Но Вера не выдержала:
– Успокойся, Катя! Послушай меня. Он ни в чем перед тобой не провинился. Он страдает. Он из-за непереносимых мук переехал в Израиль на постоянное место жительства. Он из-за тебя сменил свое ненавистное имя Эдик на Эхуд. Наконец, тебя могут обвинить в юдофобстве, устроить международный суд и прислать туда американского сержанта…
– А причем тут американский сержант?
– Вот что значит, Катенька, что ты не училась на историческом факультете. Когда в Нюрнберге состоялся суд над фашистскими преступниками, туда прислали американского сержанта, и он их всех повесил.
Я зарыдала:
– И это говоришь ты, кто преотлично знает, что еще обожаемая мной моя троюродная прапрапрабабушка графиня Наталья Петровны Уварова, урожденная княжна Горчакова, сотворила труд "Евреи и христиане", в котором выступила в защиту угнетенного и оскорбляемого племени.
Для меня все люди равны. По мне кто угодно: христосвоскресник, аллахакбарник, харикришник, желтый, белый, черный, но только не голубой и не Эдик! Ты вошла с ним в сговор. Что же ты обманываешь саму себя, что  он Эхуд. Ничего не получится! Он не Эхуд, а всамделишный Эдик! Пусть присылают американского сержанта!
Тут Вера тоже зарыдала и сказала, что пусть этот так называемый Эхуд ищет другую дурочку. Нас успокоила бабушка Элина.
Когда Вера ушла, бабушка сказала:
– Ласточка моя, как я рада, что творческий кризис миновал! Твоя «Всемирная паутина» торжественно шествует по планете. Тебе следует закрепить этот глобальный успех.
– Но как, если у меня сейчас нет швальона?
– Ласточка моя, помнишь, какой восторг на Потомаке вызвала твоя философская лирика! А вот исторической лирики у тебя пока нет. Воспой, как это сделал твой родственник Дмитрий Петрович Горчаков, Екатерину Великую, которая на самом деле Екатерина II после тебя – самой великой Екатерины.
И я вдохновилась идеей милой бабушки Элины.

Екатерине Великой от ее величайшей  тезки
1
Катя, Катенька, Катюша!
Ты Потемкина не слушай,
Его байки о любви.

Выбирай, кто помоложе,
И служить себе на ложе
Божьей волей призови!
2
Слезла с трона – и на перину!
Кто фаворит – бери Катерину!
Эх, как любы дела с молодцом!

Чтобы был он не льстец придворный,
А в амурных делах проворный,
Словом, в дело вникал концом.

Бабушка Элина, обнимая меня, шептала, что я превзошла себя. Это, как вы сами понимаете, оценка, выше которой не может быть. Но после того, как «Екатерине Великой от ее величайшей  тезки» было опубликовано в журналах «Седая древность», «Разгульная старина», «Бабки за бабки», «Старушенции дают», «Любовь до гроба», «Хроника древних хрюш», а страну оглушили сладострастные стоны молодящихся Афродит, подстерегаемых Хароном, бабушка Элина ужаснулась. Она буквально молвила следующее:
– Эти бывшие певички, эти взбесившиеся сучки приняли твой чарующий дистих по своему адресу, словно если они тоже ложатся с теми, кто годится им во внуки, значит они тоже великие!
Я хотела уничтожить этот дистих, но бабушка Элина сказала, что, во-первых, уже поздно, а во-вторых, нельзя уничтожать создания гениев.

Величайшая поэтесса (Часть YII – Нецензурная Россия)

Вместе с растущей славой растет и бремя общественного служения. Ко мне часто приходят письма, в которых прекрасная половина рода человеческого упрекает меня в самовлюбленности, словно я совсем забыла о существовании других женщин и не выступаю в роли самой главной их защитницы перед оскалом патриархальщины, к представителям которой я отношусь беспощадно.

Величайшая поэтесса (Часть YIII – У меня все еще впереди)

Я уже достигла всех высот мировой поэзии, но бабушка Элина утверждает, что у меня все еще впереди. Я рада этому. Я рада и благодарственным письмам, особенно тем, в которых мой гений заслуженно возносят  надо всеми. Приведу пример, который имел неожиданное продолжение.