РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Я уже достигла всех высот мировой поэзии, но бабушка Элина утверждает, что у меня все еще впереди. Я рада этому. Я рада и благодарственным письмам, особенно тем, в которых мой гений заслуженно возносят  надо всеми. Приведу пример, который имел неожиданное продолжение.

«Дорогая Екатерина Романовна! Звезда всех Звезд! Богиня среди Богинь!
Пишет Вам Ваша поклонница Даша Дашкова. Мне двадцать четыре года. Я выучила каждое Ваше стихотворение наизусть и везде пропагандирую Вашу божественную поэзию. Когда я училась в университете, все мои подруги умирали над Вашими стихами, визжа: «Давай Катенька, прелесть наша! Жги, родная! Еще, Катюша, еще!»
Я уже третий год преподаю в школе. У нас намечается вечер, посвященный Дню города. А у Вас все стихи о швальонах. Их школьники не поймут. Напишите, пожалуйста, стихи о нашем городе, как это сделал, например, Лермонтов, который, как и Вы, родился в Москве:

Москва, Москва!.. Люблю тебя как сын,
Как русский, – сильно, пламенно и нежно!

Когда Вы напишете стихотворение, перепишите его собственноручно для меня и пришлите мне.
Обожающая Вас,
Даша Дашкова»
Я не медля ответила на письмо Дашковой.
«Милая Дашута!
У тебя тонкое эстетическое чувство. Ты высоко оценила не только меня, но и М.Ю.Лермонтова. Он мне не родственник, но я его ставлю выше Л.Н.Толстого, а под стихотворением «Выхожу один я на дорогу…» даже не постеснялась бы собственноручно подписаться , конечно, заменив «один» на «одна». Однако у него не все стихотворения шедевры.
Ты правильно отметила, что он, подобно мне, родился в Москве. А теперь представь на мгновенье, что он родился в Берлине и немцем. Что из этого получилось бы, даже страшно и подумать:

Берлин, Берлин!.. Люблю тебя как сын,
Как немец, –  сильно, пламенно и нежно!

Как видишь, стихотворение о Москве у М.Ю.Лермонтова сложилось декларативным. Но я и такого не сумею написать. Ты ведь сама подметила, что я поэтесса поэтесс не деревень, поселков, городов. Я трубадурка. Я пишу только о швальонах. Вот если у тебя был бы подходящий брат, тогда я, безусловно, создала бы шедевр, переписала его собственноручно и прислала тебе.
Любящая тебя Екатерина Гавчакова».
Такой брат у Даши оказался. Он курсант военного училища. Он сбежал в самоволку и сидит у меня на кухне, а я еле успеваю метать на стал из холодильника буженину, сыр, колбасу, красную икру, торты… Он проглатывает все подряд (их в училище, видимо,  не кормят вообще). Когда осталась последняя банка икры, он улыбнулся, в знак того, что наелся, а оставшеюся икру заберет с собой. Я любовалась его лукавыми глазами и с печалью думала о том, что ему двадцать один год, а мне двадцать шесть неполных девических лет, и что я для него вроде уже переросток. Но как он смотрел на меня!..
Он ушел ранней ранью, чтобы незамеченным вернуться в казарму до подъема. Через день я собственноручно переписала и послала Даше это стихотворение:

Шаловливый швальон
Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
Марина Цветаева

С утра – хоть ты убийся –
Работает мысльон:
Куда запропастился
Мой новый медальон?

В окне я вижу (мама!)
И близость, и дальон,
Вышагивает тама
Учебный батальон.

Идет всех хорошее
Вчерашний мой швальон,
А у него на шее
Пропавший медальон.

Даша выразила мне бесконечную благодарность и попросила жечь еще. Я ответила, что для этого нужен другой брат. Но другого брата у Даши не оказалось.
Свято место пусто не бывает. Ко мне пришвальонился весьма своеобразный швальон. Он ученый, физик. Ему двадцать семь лет, а умен так, что уже четырежды был наименован, кажется, на Нобелевскую премию в области и теоретической, и прикладной физики. Он моментально освоил все команды и старается служить безукоризненно. Ради меня он стал создавать даже новую поэтику. На основную мысль этой поэтики его натолкнуло письмо Энгельса к Марксу: «Старый Гримм любил такие шуточки древних:

Выше пояса они вели себя как влюбленные,
Ниже пояса –  как муж и жена»

Мой швальон из этого эллинского двустишия вывел, что все, что выше пояса – это поэзия, а ниже пояса – проза. Я не стала с ним спорить, что поэзия – беззаконница, что она не признает никаких поэтик. Я просто лишила его членства в моем кружке. Тогда он с тараканьей сноровкой полез в бутылку и даже заделался поэтом:

Желаннейшей

Ты – кислород для моего дыхания,
Ты – всех богинь собрание.
Скажу тебе без дальних иже́ств
Ты – кумир мой среди греческих божеств.

Я была потрясена! Конечно, стихотворная техника хромает. Но это первые в его жизни стихи. Зато сколь проникновенны они! Я ему еще ничего не говорила о бабушке Элине, но он поэтично учуял мое преклонение перед Элладой! Чтобы обессмертить его имя, я взяла его стихотворение эпиграфом к своему шедевру:

Ответ из кумирни

Ты – кислород для моего дыхания,
Ты – всех богинь собрание.
Скажу тебе без дальних иже́ств
Ты – кумир мой среди греческих божеств.
Один из моих швальонов

Швальон мой сладкий! Взгляд поэта,
Не подчиняясь нормам метра,
Глубокомысленным приветом
Проник желаньем в мои недра.

Но я и без стихов безмерных,
Через меня вовек нетленных,
Слыву для всех прекрасней Геры,
И Афродиты, и Елены.

Я вернула поэтичному швальону свое расположение и представила его бабушке Элине. Он ей очень понравился, во-первых, потому что своей головой, лишенной растительности, напоминает Сократа, а во-вторых, бабушке Элине очень хочется стать прабабушкой и воспитать из своей правнучки еще одну поэтессу поэтесс. И все-таки я пребываю в нерешительности. Я пока свободна.

Величайшая поэтесса (Часть YI – Творческий кризис и выход из него)

Мудрейший из всех мудрейших, мой родственник Л.Н.Толстой изрек: "Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастна по-своему". Мне трудно подтвердить эту гениальную мысль, потому что  я еще не завела  семью. Но, исходя из моего жизненного опыта, я могу изречь не менее значительную мудрость: «Все счастливые люди как бы счастливы, все остальные – вправду несчастливы».

Величайшая поэтесса (Часть YII – Нецензурная Россия)

Вместе с растущей славой растет и бремя общественного служения. Ко мне часто приходят письма, в которых прекрасная половина рода человеческого упрекает меня в самовлюбленности, словно я совсем забыла о существовании других женщин и не выступаю в роли самой главной их защитницы перед оскалом патриархальщины, к представителям которой я отношусь беспощадно.

Величайшая поэтесса (Часть IX - Несколько слов в заключении)

Если я – поэтесса поэтесс, то мой читатель – читатель из читателей! Он самый тонкий и разборчивый. Он любит меня больше, чем какого бы то ни было другого автора. Он восторгается моим гением, потому что мой гений непревзойденный.

Я – символ настоящей свободы. Я свободна и в смысле, что пока не замужем, и в смысле выражения собственных мыслей и чувств. Для меня главное – высокое парение моей несравненной Музы. Я несравненная.