|
***
Ты выговариваешь мне:
– Зацелуешь!
Дай лучше выспаться перед экзаменом, –
И, словно знаменем, заворачиваешься в простыню,
Ню преображая в куколку.
Я шепчу тебе: «Баю-бай»…
А все сливается в «ба-ба-ба».
Ба-ба моя, ба-бо-чка ненаглядная…
***
1
Ты вошла в мое сердце,
Сероокая панна,
И внесла горечь тоски
С вереницей мечтаний о милой,
Недоступных ничтожной земле.
Как светлели иконы в костеле
При твоем появленьи!
Ты мой утренний свет –
Ты мое солнце,
Ты вечерний мой свет –
Ты мои звезды,
Цветущие после,
Как небо над Львовом
Дождями намоется.
2
Это мне: «Отвяжись»?!
Жизнь порой лишь ослышка и только.
Полька с длинной косой
Возле входа костела.
Сколько раз вспоминал
Непонятные звуки молитвы –
Ты ли Богу молилась,
Или мнилось, иконы молились?
Как крестом на воде,
Он раскинул прибитые руки,
С мукой шепчешь ты что-то,
Как оторопь, что не уплыть мне.
3
В соборе судебная строгость,
Здесь все на скамье подсудимых,
Ты палец подносишь к губам,
Но во мне тишина поселилась,
И только глаза говорят,
Что люблю сероокую панну
Любовью нездешней, небесной.
Под куполом Юра Святого,
Куда звук органа забрел,
Томит и возносит к тебе
Мое юное сердце,
Которое рядом с тобой,
Но не бьется среди подсудимых.
4
Ты хочешь услышать молитву мою,
Мальчугана?
Я с мамой молился
На самом сладчайшем, армянском.
Наш Бог был прекрасен,
Как розы любимые мамы,
А вечер глаза мне слипал,
Поцелуй только помню.
Во сне повзрослел я,
Очнулся во Львове далеком,
Где ты, сероокая, мне улыбаясь,
Чуждаешься, словно чужая.
5
Не бывает жизнь без смерти,
Не бывает жизнь без любви,
Не бывает любовь без смерти.
Твоя коса опустит мой гроб,
И будет ксендз в сутане
С белой оторочкой
Бормотать,
А не кадить дымом
Под цвет твоих глаз в слезах
Обо мне, чужаке, русском,
В серой шинели солдате,
Теперь поляке
На Лычаковском кладбище,
Где так засыплют мою яму,
Чтобы след ее не отыскался.
6
Ты святая, ты вознесешься
И будешь бродить и бродить,
Но меня там не будет.
Не ищи даже среди армян,
Даже там, где ты встретишься
Со сказочной мамой моей
Среди роз у ручья и хачкара.
Царство Божье прекрасно,
Но оно больше моря большого,
Больше леса большого,
Где ты заплутаешь в кустах,
И купина тебе не поможет,
Ведь беспредельно мрачно в аду,
Куда помещен я твоим безразличьем.
7
Львов. Старый Замок. И ты, вчерашняя школьница,
Виновница вольных набегов на сад Монастырский,
Где дезертирские сливы были как на подбор,
Чтоб приор хоть невольно делился с паствой.
Как ты глазаста – серое небо в очах и черные тучи –
Лучшие сливы в округе на тысячи верст –
Не сад – магнитогорск, любого парнишку притянет.
И ты. Нет, я не ревную. Твоя ли вина, что красива?!
Даже сливы спешат тебе в рот одна за другой.
8
Вместо стихов – на свете лишь ты их лучше, –
Мучимый Музой моей молчаливой,
Я тебе сливы добыл из-под носа приора,
Без уговора с повинной предстать перед курией,
Словно Меркурия кто-то возьмется судить.
Боюсь, что пойдешь ты на исповедь к ксендзу.
Пользы не будет. Все равно мы с тобой согрешим.
***
Эй, ты! У ручья!
Ты чья? Не моя ль?
Даль шлет мне ответ
-Нет!
Я букет ей собрал,
Астрагал и чабрец,
Не сплетет ли она
В знак согласья венец?
Но меж нами и гордость,
Между нами и пропасть.
У меня – мой букет,
У нее – ее «нет».
Почему же мне снится
Птица с ликом юницы,
Что клокочет всегда:
– Да!
***
Плещется в кувшине, плещутся кувшинки –
По-старинке за водой ты пришла к ручью,
И в лучах играют звонкие сережки,
А в ладошке та вода, что я так хочу!
Пить мне – не напиться. Плещутся кувшинки,
А кувшин уже течет новым ручейком,
И тайком с востока ночка наплывает –
И сияет солнцем милое лицо.
***
Лето. Зной.
Прохлада от тумана –
Мы стоим
У серебра фонтана.
Улыбаясь,
Руку мою гладишь,
Моя нежность,
Серебристый ландыш.
Я на небе,
Рядом мое солнце,
И наш лепет
Серебристо льется.
***
Я собрал поцелуи в корзину,
Вывалил их у порога,
А ты, выходя из дома,
Спотыкалась о нежный воздух.
Ногам твоим было приятно
Каблучками стучать по сердцу,
А в море волны-цыгане
Навевали тоску о тебе.
И с ударами сердца ритмично
Слился стук каблучков,
А ветреные цыгане
Поспешали за окоем.
* * *
Освещаются окна Москвы –
Их ответно приветствует небо
Своими бортовыми огнями.
Это я уплыл в сновиденье,
К живой воде –
К Иппокрене.
Юный Гомер –
Еще зрячий и безбородый –
Цепляется за хвост Пегаса.
Конь лучезарно фыркает,
Мол, двоих – эпика и лирика –
Он не вынесет.
Я весело прощаюсь с Гомером
И теряюсь среди множества окон,
За которыми чудо.
Кто видал въяве Волосы Береники?!
А я их глажу,
Целую руку прекрасной.
Я не Парис – я каждой даю по яблоку –
Вот и ласковы со мной и Андромеда,
И Дева, под знаком которой рожден я.
На земле я был отмечен многими женщинами,
Потому я несказанно несчастней Эйнштейна, молвившего:
«Я пережил две войны, двух жен и Гитлера».
Но на небе я любим по-небесному.
Ах, как Кассиопея преобразилась!
Она перевернулась с W на М, бредя мной…
Но кто с земли видит это?
Кто видит, как в мой иллюминатор заглядывает Венера,
Печально возвещая, что скоро наступит утро?
***
Ты приходишь смешливая, а я по уши влип,
Лип в аллее не счесть, так считаешь их долго…
Вдруг рычание дога, прервала ты занятье –
И в объятья мои – и воробушком затрепетала.
Слепок с Евы, ты словно стала снова ребром –
Что мне делать, скажи, – я люблю воробьев?
***
Снежок ты лепишь, чтоб сразить меня,
Но рыхлый он, какой-то ватный, –
И вылетают у тебя слова,
Как голуби из голубятни.
Они мгновенно тают в тишине,
Свив навсегда гнездо во мне.
* * *
Говорят, на экваторе тень покидает людей,
А меня покидает она среди улиц московских.
Но сегодня впервые подумалось мне о вреде
Саранчовой толпы у кафе, магазинов, киосков.
Все сегодня впервые: жара с африканских пустынь,
Поливные машины и веники банные скверов,
Иностранцы – и те так сегодня одеждой просты,
Что они как свои, полоненные страхом и скверной.
Что б их черти побрали! Гореть им на адском огне!
Разве их обойдешь, черепашек-горланов?
Из толпы, как из гайки, болтом раскрутиться бы мне –
И тогда я найду свою тень у порога желанной.
* * *
Не виноградная лоза.
Язык бессвязен не от хмеля.
Чуть вширь расставлены глаза,
Как у мадонны Рафаэля.
В них небо и цветущий лен,
Безбрежность светлого участья –
И, словно в первый раз влюблен,
Я верю вновь в земное счастье.
* * *
Ты прижимаешь к груди, подносишь к губам своим алым, –
А потом крылато проносишься в комнату в поисках вазы –
Бокалы роз, наполненные пьянящим вином аромата,
И сразу весь дом наполняется щебетом счастья.
***
Букет мой в вазе, ты со мною рядом –
И ароматом полнится в ответ
Букет вина, разлитый по бокалам.
Уж расцветают щеки твои ало,
Но тебе мало сладкого вина
До дна опорожненного бокала.
И я уж пьян, букетами сраженный
Зажженных щек твоих и вазой, и игрой
Между свечой и трепетом бокала.
***
Вино прекрасное и верная подруга!
Пусть вьюга за окном, зато в бокалах солнце,
И милая смеется, охмелев,
А ты, как лев, мурлычешь то, что только ей понятно.
Пятна – два яблочка, растущих на щеках, –
В зрачках туман бокал прорисовал,
Еще бокал – и вот волна морская
Ласкает слух ее, уже не унимаясь.
И в дальность вьюга отступает в тишине.
В окне бело, и не понятно, что творится…
Ей, может, снится наяву вино другое? –
Хмельному льву в объятья лезет львица.
***
Ты засыпаешь, последний бокал был лишним –
Вишневый цвет так осыпается быстро под ветром, –
Мерным дыханьем твоим полнится слух мой влюбленный,
А наклоненной головкой беспомощна ты, как ребенок.
Вот ты в постели что-то сопишь своим сновиденьям,
Где я, быть может, тоже с тобой попиваю вино…
Боже ты мой, разве можно такой быть прекрасной,
Праздник ты мой, моя нежность, безумье мое!
***
В соседней комнате играешь на рояле.
Какие дали ныне пред тобой?
Я, брошенный, чужой, ловлю за нотой ноту,
А мне охота быть той пьесой и игрой.
Порой мелодия так нежно замирает,
Как будто в рае ты уже, где нет меня,
И вновь лия цветов благоуханье,
Мое дыханье дразнит новизна.
Весна там вечная, там вечно увлеченно,
Сбирают пчелы в соты нежный мед,
И кто-то льет с небес такие звуки,
Как будто в жизни нет жестоких нот.
***
Добежав до берега, волна прошуршала платьем твоим…
Нам двоим было дано чувство одно и то же,
И лишь позже каждый из нас стал сам по себе,
К ворожбе человекоскотов детской душой прилипая.
Ах, какая была ты родная в юности нашей шальной,
Боже мой, как прекрасна, нежна до самозабвенья,
Словно пенье волны, расплескавшейся прямо у ног,
Чтобы я под шумок обнимал дорогие колени!
***
«Люблю» женщин,
Обращенное ко мне,
Мощнее трубы иерихонской,
Но, видите, жив я,
Потому что из всех,
Вправду любила только одна,
Да и не знаю, любила ли,
Или почудилось мне?
Но когда мне тяжко,
А умирать не хочется,
Я вижу, как она пляшет
Для меня босоногая.
И тогда в порыве безумья
Сажаю ее на плечи,
А потом целую пятки
И прилипшую к ним землю.
Репетитор по русскому языку
|
