|
Поэтическое слово, отторгнутое от текста, теряет свои связи с художественной системой, в которою входит. В книге «Слово в стихе» подчеркнуто, что, какой бы элемент стихотворной речи ни рассматривался, он не может быть правильно понят вне своей системной обусловленности с другими ее элементами.
Л.Тимофеев выдвигает и научно обосновывает идею системной природы стиха во всех его компонентах: стих и язык, стих и звук, стих и ритм, стих и слово, стих и лирический герой, стих и произведение, стих и стиль, стих и метод. Так, собственно, названы главы книги. Но в ней четко намечена также проблема системности стиха и интонации, стиха и метафоричности. Суть здесь в том, что все грани поэтического создания вступают в сложное взаимодействие, направленное на достижение эстетического результата. Роль фактора, формирующего художественное произведение как систему, берет на себя слово: «К каким бы сторонам стихотворной речи мы не обратились – ритмике, звуковой организации, рифме, – в конечном счете они проявляют себя через слово».
Рассматривая слово как главный строительный материал поэзии, Л.Тимофеев своими наблюдениями и теоретическими выводами подтверждает полнейшую обоснованность крылатой мысли Пушкина, что слово составляет стих. При этом общие формулировки опираются на твердую фактическую основу, обретенную в типологическом изучении мотивов, движущих черновые варианты строк к окончательному поэтическому тексту. Тут не остается места для субъективности исследователя. Смена вариантов, предпочтение одного другому диктуется творческой волей художника, заключая в себе объективную картину его отношения к различным сторонам слова (смысл, звук, ритм, метафоричность, эмоциональная окраска и прочее).
Прежде других было подвергнуто проверке мнение о преобладающей роли звука в поэтических произведениях. Роль эта подчас представляется не просто главной, но и чуть не всеобъемлющей, потому что звук способен творить чудеса. Замкните слух – и не станет стиха. Однако изучение Л.Тимофеевым всех известных черновых вариантов строк «Бориса Годунова», лирики Блока, поэм и стихотворений Маяковского (вариантов этих несколько тысяч) обнаружило, что представление о доминирующей роли звука преувеличено. И Пушкин, и Блок, и Маяковский не однажды поступались звуком ради смысла. Но вот обратных примеров у них не встречается. Не поступались смыслом ради звука и другие поэты, привлекшие своей работой внимание Л.Тимофеева (Лермонтов, Некрасов, Цветаева, Пастернак…). Не смысл идет за звуком, а звук идет за смыслом. «Что не выскажешь словами – звуком на душу навей», – промолвил Фет. «Звуком на душу» в прямом смысле пытались навеять чувство только сторонники так называемой заумной поэзии, пользуясь для этой цели языком собственного изобретения («Лельга, оньга, эхамчи! Ричи чичи чичичи! Лени нули эли али! Бочикако никако»). Подавляющее большинство русских поэтов старались брать из реально существующего языка те слова, которые, точно отвечая смыслу, по возможности подходили друг к другу и звуковым строем.
Л.Тимофеев не отрицает количественных методов в филологии. Он шаг за шагом прослеживает системные связи элементов художественной речи, убедительно демонстрируя неправомерность количественного подхода при решении задач, связанных с эстетической оценкой. Но в пылу полемики он не заметил, как сам однажды оказался на чужой территории. Я подробно останавливаюсь на этом моменте не с целью посмаковать промашку выдающегося ученого, но чтобы на наглядном примере проиллюстрировать мудрость древнего правила «каждому – свое».
В последней главе книги автор начертал эскиз движения русского стиха от силлабики к силлаботонике и тонике. Причины этого движения он усматривает в эпохальных исторических событиях. Петровскими реформами вызван, по Л.Тимофееву, переход от силлабики к силлаботонике, в связи с Октябрьской революцией «наряду силлабо-тоническим стихом выдвигается стих нового типа – тонический, примером которого явился стих Маяковского». Историко-литературная позиция здесь очень уязвима. Создается лишь видимость правдоподобия. Зримые движения в системе русского стихосложения действительно приходятся на периоды торжества петровских реформ и Октябрьской революции. Тем не менее система стихосложения впрямую не обуславливается революционными событиями в жизни общества. Ни Великая Французская революция, ни Парижская коммуна не привели к смене французского стихосложения. Оно было и остается силлабическим, как того требует французский язык с его жестко фиксированным ударением. Силлабика противоречила коренным свойствам русского языка и была сметена первой же генерацией русских поэтов, пришедших на смену Симеону Полоцкому и Антиоху Кантемиру. Точно также и тонический стих, появившийся задолго до Маяковского, проявляет себя в любых исторических условиях. Силлаботоника и тоника – две возможные системы русского стихосложения. Вопрос в том, какая из них предпочтительней для русского языка. Решение этого вопроса никак не связано с эстетической оценкой. А потому тут слово всецело за количественным методом и ЭВМ.
В книге встречаются и другие высказывания, наталкивающие на полемику. Но они не относятся непосредственно к ее специальному предмету – стиховедению. Подкупает «Слово в стихе» и своей теоретической частью, и конкретными анализами текста, исполненными изящества, тонкости, глубины. Подкупает своей страстностью, научной убедительностью. В этой книге найдут много полезного и поучительного для себя поэты и все те читатели, кому небезразлично поэтическое слово.
Репетитор по русскому языку
Существует и первая часть рецензии
Мысль и форма (Леонид Тимофеев. «Слово в стихе») – Часть I
|
