РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

РЕПЕТИТОР РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ
персональный сайт репетитора русского языка и литературы
Лирические мотивы в прозе (ЧастьI)


ЛИРИК

Лирика очень часто сближают с язычником. Они и впрямь словно братья-близнецы. Но не следует упускать из виду, что язычество – это любовь к природе в себе, а не к себе в природе.


ВДОХНОВЕНИЕ

Тонкие длинные пальцы плакучей березы тянутся к высокой траве поласкать ее, растущую на берегу пруда. Повеет ветерок – и зашуршат в слитных звуках зелень травы и зелень березы. Но если глядеть на гладь пруда, то этой ласки не видно. В пруду отражается только верхушка березы. Остальное – в моем воображении, где зелень травы и зелень березы сливаются с лаской небесной лазури, которая тоже отражается в пруду, но наделяется ласковостью моим сердцем – колыбелью ветерка, плакучей березы, травы, лазури небесной и глади пруда. Все мироздание покачивается, становится моим ребенком. Зрение затуманивается, но слух обретает такую чуткость, что слышит биение пульса. Подобное состояние души люди называют вдохновением и обычно связывают его с весной. А я обычно вижу березу в пруду летом. Вижу и сейчас, зимой. Вижу в любое время года.

БАКЛАН

Просыпаюсь до времени. Тарахтя, мимо нас проходит сейнер с высоко поднятой кормой. Значит, идет порожняком, спешит с утра пораньше на рыбалку. Поднимаюсь в рубку. От нечего делать заменяю старпома за штурвалом. В этот миг киль нашего буксировщика ложится в киль одинокого баклана. Видимо, он тоже летит на рыбалку, хотя ни шатко ни валко и в прямо противоположную от сейнера сторону. Я залюбовался птицей, которая живой тучкой плыла в лазури по нашему курсу, и впервые в жизни обратил внимание на поразительное ее сходство с кораблем.
Птица – живой корабль на волнах небес, мечта всех юнцов, беспечность и подвиг, крылья любви и надежды. Птица прекрасна как подруга, о которой говорят: что за птица?!
Тогда же я наглядно убедился в том, что плыть по воздуху легче, чем по воде. Баклан нехотя и изредка взмахивал крыльями-веслами, тем не менее он довольно скоро скрылся из глаз, а ведь буксировщик шел на самом полном ходу. Но более всего меня удивило то, что старпом, подремывая, сумел заметить мое возбуждение.
– Что, исчез баклан? – улыбнулся он. – Я много лет назад заметил, что его тело похоже на тело корабля. Это было еще тогда, когда тебя не было на свете.

МНЕ ГОРЕСТНО

В этом городе, как и везде, была заря утренняя и заря вечерняя. А летом на дню бывали еще много зорь фламинговых. Город назывался Красноводском по зеркальному отражению фламинговых стай на мелководье Каспия. Теперь это город сменил имя,  пропах прозой, стал чужим.

О ЖЕНЩИНЕ
1
В лодку  – в мандолину  –  я перенес прекрасную женщину и отчалил от серого берега. Мы плыли по воле ветерка, его музыки, устремленной каждым звуком к небу, к чистоте, к любви. Женщина, чтобы яснее слышать музыку – мое ветреное сердце – перешла к борту, на котором находился я. Ей необходимо было обняться.  Лодка не выдержала, перевернулась, захлебнулась и пошла на дно вместе с музыкой.
Я обнял женщину крепко. Она забилась, закричала, зарыдала – и только тогда успокоилась, когда почувствовала почву под ногами. На сером берегу ей вновь захотелось услышать музыку любви. Но как здесь извлечь звуки любви из сердца? Да и вообще на что оно женщине на берегу, где не зыбко, а соблазнов хоть отбавляй?
2
Ты войдешь в ночи, щелкнешь выключателем – и скроется свет с роящимися образами моих нарождающихся стихов. Тебе самой хочется родить. Но ты можешь родить лишь свое подобие, а это удвоение скуки. Потому мой свет и тьма твоя не сольются вовеки.
3
Мы смешиваем любовь и благосклонность женщины. Отдай ей свое состояние – и она уйдет, чтобы другой восторгался ее благосклонностью.

СИЛА ОЧАРОВАНИЯ

Ты чудесный ночной мотылек. Ты таинственно появляешься из неоткуда  словно Зазеркалья на свет моей лампы. Облетаешь ее, шелестя крылышками. Потом затихаешь ненадолго. Видимо, в это время ты что-то припоминаешь, а затем  начинаешь новый облет, чтобы прошуршать сказку о том, как ты тоскуешь обо мне. Я, зачарованный, не налюбуюсь твоей красотой и чуть слышимой музыкой крылышек. Я уверовал в то, что ты тоскуешь обо мне, а потому заводишь свою песенку только глубокой ночью, когда все Зазеркалье уже возносит свой храп к Большой Медведице, улегшейся, словно на зимнюю спячку, за облаками и светит лишь огонек моей лампы в полуночном городе. Ты все больше и больше очаровываешь меня. Но вдруг сказка прерывается: «В Зазеркалье четыре часа. Мне пора спать. Спокойной ночи». Я не разочаровываюсь. Остаток ночи моей остается  волшебным. Мне до утра не во сне, а наяву шелестит сказку прелестный мотылек и слышится нежное посапывание спящей на моем плече любимой.

ТРИПТИХ
1
Солнце, пошатываясь, выплывает из-за тучи и, окосев от удушливости, начинает изрыгать лучи мимо верхушек сосен. Сосны тоже пошатываются. Еж, когда я хотел его поймать-расцеловать, метнулся со скоростью зайца куда-то в траву и исчез с лица земли, которая закачалась под моими ногами. Вот что значит опорожнить поутру натощак из горла  бутыль.
2
Просыпаюсь. Солнце косится на запад. Тишина такая, что слышно, как в густой поросли отряхивается зарянка,   взъерошившись по-воробьиному. Мне пора подниматься, уходить. Да неохота. Если полежать так еще часок-другой, то, может быть, зарянка споет мне какую-нибудь из своих песенок. Вот я и лежу.
3
Когда вновь просыпаюсь, солнце уже на западе. Я отдохнул так, как другим не дано отдохнуть и на дорогом курорте. Ах, как мне хорошо с тобой, моя Россия, моя милая, моя матушка, мачеха моя родненькая! Мне без тебя нельзя, а с тобой нельзя без бутыли.

СЕКРЕТ ТВОРЧЕСТВА

Пахнет чем-то знакомым, но я не могу понять, каким же цветком. Над опушкой светит яркая луна, но землю я вижу смутно. Где-то слышится еле слышный полет ночной птицы, но я не знаю, какой именно птицы. Я собрал сушняк. Теперь у меня маленький костер – можно согреть ладони и согреться водкой из фляжки.  Искры костра ярче звезд, но в стихах, которые наплывают, звезды ярче. Я пью большими глотками, но не хмелею. Весь хмель, видимо, уходит, на обогрев тела. Я застегиваю куртку и поднимаю воротник, но теплее не становится. Может, поэтому стихи не складываются. Я начинаю хоровод с луной и звездами вокруг костра. Мне бы бубен – и стал бы я братом шамана. Мысль эта греет меня, как ребенка сказка. Я улыбаюсь сам себе, превращая быль в тайну, из которой непременно родятся стихи.

ОДА ГОРОДУ

Это мне ненавистен город?! Я родился в городе, всю жизнь живу в городе. Моя трехлетняя солдатчина и та проползла по мощеным улицам Львова. Как же я могу не любить город? Все города связаны с чудом. Даже в Москве, хотя и очень редко, случается оно: солнце!
Но я при любой погоде обожаю святую Москву. В ней числится пятнадцать миллионов жителей, десять из которых честнейшие в мире чиновники. Воистину свято место пусто не бывает. Куда ни глянь – благодать. Благо надо дать каждому из них  – без этого шагу не ступишь даже до какой-нибудь из церквей, которые на каждом углу.

КАК СЭКОНОМИТЬ НА ВОДКЕ

Переступаю за порог квартиры – и через четыре часа уже в деревне, продираюсь сквозь знатную заросль крапивы к избушке. А там даже без бутыли начинает кружиться голова, ноги подкашиваются так, что валюсь с ног и засыпаю. Вот что значит после Москвы глоток деревенского воздуха.

ЗАЯЦ-МУТАНТ

В высокой осоке беззвучно крадется заяц – и скок на хребет волка, загрызть хочет бедняжку. Волк от страха чуть не помер. Упал на спину, вскочил на ноги – и дал деру. С тех пор этот заяц-захребетник больше в мой сон не закрадывался.

СЛОВЕЧКО

Иду полем, подошел к краю леса и тут встречаю мужика. Раскланиваемся. Он в отличие от некоторых поклонился просто, без гадкой смеси подобострастия и куража.
– По грибы?  –  спросил он.
В руке я держал корзинку, но ведь с чего-то надо было ему начать разговор. Я ответил без особой охоты. Деревенские встретят в лесу городского –  и пускаются объяснять в какую сторонку ему лучше идти по грибы. Я как-то послушал соседа, которого очень уважал за то, что он в пехоте прошагал всю войну. Ему было известно, что округу я знаю не хуже любого старожила. Вот он и направил меня в иную степь. Выйдя на зорьке, я добрался туда к полудню. Место и впрямь оказалось на редкость грибное – заросль крапивы в полтора человеческих роста. Но мой новый знакомый завел разговор о другом, спросил, чем я занедужил. Видно, увидел он меня раньше, чем я его, успел приметить, что ступаю по земле не очень твердо. Я ткнул пальцем в грудь с левой стороны.
–А-а-а, – протянул он. – Щас оно у многих мужиков. Баба-то живет умом, а мужик сердцем.
–Говорят-то наоборот.
–А-а-а, – протянул он, глянув себе под ноги. А потом, подняв глаза, добавил:
– Я говорю об другом уме, а об сердце настоящем.
Будь я прозаиком, эту фразу развернул бы в психологический роман.
Мужик пришелся мне по сердцу. Я стоял, широко раздвинув ноги и упираясь подбородком на скрещенные ладони, лежащие на палке. В такой позе я был с ним почти одного роста, что давало ощущение некого подобия равенства. О женщинах в нелестном для них духе мне не хотелось распространяться. Разными они бывают. Бывают и прекрасными. Но, видно, моего нового знакомого ужалила какая-то особенно ядовитая змеюка. Я перевел разговор на грибы.
–Вчера мне встретился удивительный гриб. Голубоватая шляпка похожая на воронку. Сверху по краю ободок в нежной прозелени с оранжевой крапинкой, пробегающей полпути по голубизне. А дно воронки как черный зрачок загнанного испуганного зверька. Вы не знаете, как называется этот гриб?
–А-а-а, – протянул мой собеседник. – Мне они тоже встречались. Редкие грибы. Очень красивые. Вроде бабочки. Только ни за что не взлететь им. Как они прозываются, не знаю. Очень красивые. Они горюнют.
Эти влажные ю в горюнют скатились как две слезинки, а само слово означало печалят. «Хорошо, –  говорили интонации моего собеседника, – что ты не срезал этот редкий гриб, глядя на который становится так же печально, как когда глядишь на тебя, по виду цветущего мужика, но, увы, из-за болезного сердца дышащего на ладан».
А еще в горюнют имелся оттенок горчат на вкус. Так что выходило, что я был прав, не срезав тот гриб, и с практической стороны.
Мы расстались. Я пошел своей дорогой, в лес, по грибы. Пробыл там по обыкновению долго, но вернулся в избушку без единого грибочка. Надо сказать, что в то лето белые грибы мог найти и незрячий, потому что было их столько, что люди о них спотыкались. Еще несколько дней я жил как в бреду. Днем и ночью, во сне и наяву во мне пело чарующее горюнют.

ГРИБОМЕТР

Сквозь дружную хвою солнце протаптывает пыльные тропинки, но все равно сумеречно и не очень приметны грибы. Улыбаюсь и самому себе и пустой корзине. Впрочем, она у меня никогда не наполнялась. Собирать грибы, что  ловить рыбу: там нужно прилепиться взглядом к поплавку, здесь –  забыть обо всем, кроме грибов, а я забываюсь совсем. Вот и сейчас простоял в обнимку с березой черт весть сколько, выкурил аж три сигареты.
Солнце дошло до юга. Пора возвращаться в деревню. Множество глаз, невидимых мне, испытующе вперятся в мою корзину. Если она не очень болтается на конце палки, перекинутой через плечо, значит, на утренней зорьке вся деревня повалит в лес.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ КАРДИНАЛОВ

Благодаря Книге Бытия я твердо знаю, что моих предков создал бог по собственному образу и подобию. Поэтому, чтобы лицезреть бога, я иду не в церковь, а подхожу к зеркалу. Покажу тому, кто в зеркале, язык, и он то же. Так мы смеемся над Дарвином, которому однажды в зеркале пригрезилась обезьяна. Вот он и решил, что бог не виновен, что человек сам взял да и произошел от обезьяны. Этим самым Дарвин выказал свою научную непоследовательность. Ведь, как известно, и обезьяну создал бог. Просто у человека и обезьяны один тот же бог, который то похож на человека, то на обезьяну, в зависимости от того, как смотреться в зеркало. Так что Дарвин прав: человек произошел от обезьяны, а обезьяна – от какого-то другого божьего создания.  Но вот от кого произошли кардиналы, Дарвину установить не удалось. Это привелось сделать мне во время  прогулки по осенней дубовой аллее.   
Было воскресенье, а значит какой-то церковный праздник. Под дубами валялись  вповалку жирные кардиналы в шапочках. Я слышал, что кардиналы любимое лакомство свиней. Но мне нигде не приводилось видеть, чтобы свиньи ими лакомились, а тем более здесь, в Москве, где обитали только двуногие свиньи, которые, подобно кардиналам, сами не прочь полакомиться и свиньями, и, особенно, их потомством, поросятами.
Я не думаю, что кардиналы валялись под дубом случайно. Как ни крути-верти – все едино, все страшно, что дать дуба, что дуба дать. На этом человеческом страхе и жиреют кардиналы. А потому им вольготнее всего под дубом. Но если к дубу придет четвероногая свинья, она съест желуди в кардинальских шапочках, а потом, переварив их, произведет настоящих кардиналов в благоухающих мантиях.


ГРОЗА

Молния разрезала ночь – и исчезло все, кроме шума. Ливень льет и льет. В избушке душно. Я задыхаюсь, как задохнулись звезды и моя величайшая на свете страна. Ночь, черная ночь, смертная ночь. А мне хочется еще пожить. Да полыхнет хоть еще раз молния!

МОЯ ИЗБУШКА

Могу поспорить с любым историографом в написании истории моей страны. Для этого мне не нужны ни архивы, ни другие лжесвидетельства, для этого мне не нужно ничего, кроме собственных глаз, ушей и разумения.
Лето 1992. Стою у своей избушки и вдруг примечаю двух баб, идущих полем. И они, видимо, заприметили меня, присели в высокие травы. Потом подняли головы и вновь присели. Потом еще и еще, несколько раз. В прятки, выходит, решили поиграть со мной. Вот я и спрятался от них за избушку. Тут огляделись мои бабы и пошли, понесли по два ведра подкопанной чужой картошки, чего на моем веку не случалось. Прятались они от меня, мужика городского, чтобы – стыдоба-то какая! – не увидел я их подвигов, не осудил грешных.
Лето 1994. Ночь. Из-за бессонницы брожу неподалеку от своей избушки. Вдруг доносится тарахтенье автомобиля. Подхожу, гляжу: мать двух детей, ладная разведенка, помогает знаками водителю подогнать к ее подворью грузовик, груженный лихом добытой картошкой.
Так за миг кратчайший народ был развращен новой, самой развратной среди развратных властью. Этот несусветный разврат и есть текущая история моей страны.

КАССИОПЕЯ

Звезды высыпали так густо, как мурашки на теле, когда в зной нырнешь в холодное лесное озеро. Вся лучистая округа звенит от сверчков и веет ароматом свежего сена. Такая ночь случается лишь раз в году. Если в суматохе не пропустишь ее, то получишь наслаждение, о котором ни словом сказать, ни пером написать. В самом деле, как передать свою догадку, что в лоне этой ночи нарождаются все жизни? В эту ночь особенно остро ощущается связь всего сущего. Моя избушка, моя деревня, звезды и все галактики превращаются в ту самую жидкость, которую разгоняет по моему телу сердце. Я запрокидываю голову. Быстро нахожу Полярную Звезду, а вон созвездие с перевернутой начальной буквой моей фамилии. Наверное, подобным же образом я прописан на небе каждой галактики. У меня давно от радости онемел язык и кружится голова. А тишина! Какая тишина! Ее поначалу не может нарушить даже басовитое гавканье склочного, как его хозяева, пса. А как звенят сверчки! А как дышит свежее сено! Постепенно гавканье пса ломает музыку тишины и возвращает меня из дальних галактик на планету Земля, а потом и к моей деревне. Но сердце продолжает разгонять по моему телу ту самую жидкость. Я начинаю ощущать прохладу ночи. Сквозь звон сверчков прорывается чей-то голос: «Пусть Земля наш всеобщий дом, но ты призван, как и любой другой человек земли, хранить и украшать прежде всего то, что ближе твоему сердцу и пониманию, свой дом, свою деревню, свою Россию, тогда будет прекрасен целиком и весь мир».

ПОСЛЕДНИЙ ТРОЛЕЙБУС

О чем замечтался я, не помню. Шел себе на троллейбусную остановку, ничего не видя, и невольно натолкнулся на  влюбленную пару. И хотя она была явно плотоядной, все обошлось  рыком, мол, куда прешь, совсем ослеп что ли?! Я отвернулся от вспыливших и отошел в сторону звезды считать. На московском небе их обычно штук пять. Но мне постепенно удалось насчитать  множество, а троллейбуса все не было. Влюбленная пара, усердствуя, не замечала, что у меня есть глаза и на затылке, и в пылу страсти целовалась все яростней и яростней, сливаясь в одно плотоядное существо. Я не опасался, что эти черти съедят друг друга. Я радовался, что нас будет больше.

СТАРАЯ ЯБЛОНЯ

Через дорогу от моего дома большой фруктовый сад. Растут в нем преимущественно яблони. Все они сегодня в буйном цвету, кроме единственной, на которой редкие цветочки. Подхожу к ней, обнимаю, спрашиваю:
– Сколько еще весен осталось встретить тебе?
В этот миг облетели несколько цветков, и лепестки, словно слезы, скатились мне на плечи.
«Подумаешь, случайность, совпадение», – скажут на это.
Не стану спорить. Только каждый раз, когда я обнимаюсь с деревом, моя мысль отлетает от будней к щемящей красоте земли и болящее сердце навевает печаль неизбежной разлуки с ней. А встретишься с иным двуногим – жить не хочется.

О НЕЙ

Я боюсь смерти. Сейчас я приставляю слово к слову, чтобы отвлечься от мысли о ней, а сам вглядываюсь в это роковое слово – и вижу, что буквы в нем пляшут. Больше я ничего не вижу, хотя глаза мои сухи. Все погружается в беспросветность. Но я никак не могу представить себя старым, потому что еще  не стал взрослым.

Репетитор по русскому языку

 

Обновлено ( 06.09.2017 18:12 )
Просмотров: 2543
 
Код и вид
ссылки
<a href="http://pycckoeslovo.ru/" target="_blank"><img src="http://www.pycckoeslovo.ru/pyccslovo.gif" width=88 height=31 border=0 alt="репетитор по русскому языку"></a> репетитор русского языка

Тел. 8-499-613-7400; 8-915-148-8284, E-mail: pycckoeslovo@mail.ru Все права защищены.